Как известно, столетиями право являлось средством социального контроля государства над индивидом, и никак наоборот. В случае отклонения частных лиц от правомерного поведения государство применяло к ним санкции в рамках традиционных гражданской и уголовной ответственности.
Но в эпоху Просвещения на смену человекоотрицающим обществам приходят человекоцентричные. Идеи Просвещения оказали значительное влияние на дальнейшее развитие европейской правовой доктрины и стали теоретическим фундаментом Новой концепции – теперь уже юридической ответственности государства перед частными лицами за причиненный им вред, которая получила название на Западе «административной ответственности», и реализуется через институт адмюстиции, которая призвана уравновесить неравенство индивида в юридическом противостоянии с мощным государственным аппаратом. Таким образом, на сегодняшний день существует два вида юридической ответственности, это юридическая ответственность индивида, которая реализуется в режиме гражданской и уголовной ответственности; юридическая ответственность государства, которая реализуется в режиме административной ответственности. И даже когда индивид привлекается к уплате незначительного административного штрафа за совершение мелкого правонарушения, с точки зрения западной правовой доктрины это будет ответственностью прежде всего уголовной, тогда как советские правоведы изобрели новый термин – «административные правонарушения», под которым на Западе понимают незначительные уголовные проступки. Эти знания очень нужны для понимания сути поднимаемой проблемы, поскольку казахстанская правовая наука «вышла из советской шинели» и рассуждает другими правовыми категориями. Обратите внимание на день рождения казахстанской административной юстиции, которая ведет свой отсчет с 1 июля 2021 года, когда ввели в действие Административный процедурно-процессуальный кодекс. Это символический показатель того, как казахстанский законодатель три десятилетия преодолевает юридические догмы советского периода, которые никак не укладываются в «западное правовое мышление». На прикладном уровне разрыв двух различных правовых мышлений в свое время привел к далеко не бесспорным законодательным решениям, которые мы сегодня хотим осмыслить и пересмотреть. Когда разрабатывался Уголовный кодекс 2014 года, сторонники двухчленной классификации уголовных правонарушений объясняли свое решение необходимостью РК соблюдать международные обязательства в части введения уголовной ответственности юридических лиц, а также установлением института адмюстиции, венцом которого должно стать принятие соответствующего процессуального закона и установление административного судопроизводства как самостоятельной формы осуществления правосудия. Довольно странное «слияние в одном флаконе» двух понятий, если учесть, что вопрос об установлении адмюстиции уже отпал, а уголовная ответственность юрлиц в Уголовном кодексе так и не была установлена. И относительно соблюдения международных обязательств нужно отметить, что никакие международные стандарты не обязывают государства классифицировать уголовные правонарушения. Правоприменительная практика Европейского суда по правам человека исходит из того, что, как бы законодатель в каждом государстве терминологически не обозначал административные правонарушения, он обязан сохранить при производстве по ним всю полноту гарантий защиты прав привлекаемых к ответственности лиц, закрепленных в Международном пакте о гражданских и политических правах (доступ к правосудию, презумпция невиновности; право на защиту; право на обжалование и др.). Здесь следует отметить, что как только некоторые административные правонарушения были отнесены в разряд уголовных проступков, то на них распространились ограничения, установленные Уголовнопроцессуальным кодексом в части невозможности пересмотра уголовных проступков в кассационной инстанции Верховного суда (ч. 2 ст. 484 УПК), тогда как в КРКоАП этот порядок для административных правонарушений сохранен (гл. 46 КРКоАП). Тем самым нарушено конституционное право на судебную защиту (п. 2 ст. 13 Конституции), которое включает и право на обжалование судебных актов (нормативные постановления от 5 мая 1999 года № 8/2, от 10 июля 2000 года № 14/2, от 14 апреля 2006 года №1, от 14 июля 2023 года №21). Другой немаловажный момент из сравнительно-правового наблюдения. Законодательством западных стран уголовные проступки, а в нашем понимании – административные правонарушения, регламентируются отдельно от преступлений. В казахстанском законодательстве преступления и административные правонарушения также регламентируются раздельными нормативными актами. Поэтому, когда разрабатывались новые Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы 2014 года, я при подготовке замечаний к соответствующим законопроектам, высказался против идеи регламентации адмправонарушений в Уголовном кодексе, так как считаю, что административные правонарушения и производство по ним – это самостоятельные правовые институты, отличные по своему правовому содержанию от преступления и уголовного процесса, и они имеют свою социальную ценность для правовой системы. Дело в том, что по своей материально-правовой природе адмправонарушения хотя и имеют много общего с преступлениями, однако отличаются тем, что имеют усеченный состав. А именно: среди обязательных элементов состава административного правонарушения отсутствует субъективная сторона в виде вины. Например, для привлечения к административной ответственности ВИЧ-инфицированного, либо наркомана достаточно того, что они уклоняются от добровольного лечения, тогда как к уголовной ответственности они могут быть привлечены, если первый заведомо заразит кого-нибудь, а другой – за незаконный оборот наркотиков. Вместе с тем, парадоксальность ситуации заключается в том, что хотя по закону объективное вменение прямо запрещено (ст. 11 КРКоАП), однако широкое распространение государственное принуждение без вины получило именно в административном законодательстве. Однако «административисты» словно не замечают этого и не хотят доктринально отменять собственные результаты, замещая их новыми. А ведь любая догма, как известно, способна принести вред. Вместе с тем, следует признать, что существующая теория вины административных правонарушений, состоящая из умысла и неосторожности, механически заимствована из уголовного права, тогда как зарубежное административно-деликтное право характеризуется существованием преимущественно объективной концепции вины, согласно которой не нужно устанавливать умысел или неосторожность в деяниях нарушителя. Достаточно лишь констатировать факт нарушения положений закона лицом (физическим или юридическим) и наличие вины в этом случае презюмируется. Такой механизм позволяет признавать нарушителем и юридическое лицо, которое, например, приняло определенное решение вопреки требованиям закона и т.д. Это и есть главное преимущество административных правонарушений, не имеющее среди обязательных элементов состава субъективной стороны в виде «вины», что позволяет привлекать к административной ответственности и юридических лиц, тогда как в уголовном праве объективное вменение прямо запрещено. В связи с этим, говорить о том, что в РК нет уголовной ответственности юридических лиц, не соответствует действительности. Она есть и реализуется в рамках КРКоАП. Но на этом особенности и отличия административных правонарушений от преступлений не заканчиваются. Видите ли, уголовное право – это право деяния, тогда как административно-деликтное право (другое название – полицейское право) – это и право деяния, и право деятеля. Государственное принуждение «без вины» хоть прямо и запрещено отраслевым источником права, однако такое утверждение не соответствует фактическому положению вещей. И связано это, прежде всего с концепцией «источника повышенной опасности» или на языке криминологов и криминалистов – «опасного состояния» лица, представляющего постоянную угрозу для общества, для чего в целях безопасности общества и государства, к лицам этой категории могут применяться государственное принуждение даже если бы оно и не совершало общественно-опасного деяния. Например, если лицо с заразными формами заболевания, которое представляют опасность для окружающих, уклоняется от добровольного лечения, а также если он скрывает источник заражения и лиц, которые находились с ним в контакте, то только за это оно подлежит административной ответственности. Более того, такую же ответственность понесут и те, кто находился с ними в контакте и отказывается проходить медицинское обследование (ст. ст. 429-431 КРКоАП). Таким образом, в этих «сторожевых нормах» проявляется государственная предусмотрительность, стремление предупредить опасные ситуации при вероятности (презумпции) их наступления. При этом, данные предположения (презумпции) не есть чисто произвольные, субъективные решения. Они базируются на длительных наблюдениях жизненной практики, обобщенных законодательством и юридической наукой, поэтому отличаются высокой степенью вероятности. При наличии необходимых юридических фактов госорганы и суды вынуждены предпринимать соответствующие меры предосторожности, чтобы предотвратить причинение обществу необратимого ущерба. В уголовном праве функцию «сторожевых норм» выполняют поощрительные нормы («Добровольный отказ от уголовного правонарушения» ст. 26 УК РК, а также в случаях специально указанных в диспозициях отдельных статей Особенной части Уголовного кодекса) и институт «неоконченного преступления» (ст. 24 УК РК), которые направлены на предупреждение наступления общественно-опасных последствий. Но в любом случае, благодаря своей усеченной конструкции, где отсутствует элемент вины, адмправонарушения по своим предупредительным свойствам превосходят стадию приготовления к преступлению. Простой пример для сравнения: например, для привлечения к административной ответственности за непринятие мер к уничтожению дикорастущей конопли либо мер к обеспечению охраны наркосодержащих посевов, как я уже отметил выше, установление наличия вины не требуется (ст. ст. 420 и 421 КРКоАП) – достаточно установление самого факта. И в то же время, как говорится, «попробуй докажи», что виновный умышленно предпринял приготовительные действия для совершения в будущем наркопреступления. Именно из-за усеченной материальноправовой конструкции административных правонарушений в административно-деликтном праве не получил своей «прописки» институт «неоконченного административного правонарушения» («приготовления и покушения на административные правонарушения»), каковой имеется в уголовном праве. Кратко хочу обозначить разграничительные линии, отделяющие производство по делам об адмправонарушениях от уголовного процесса. Хотя в их основе лежат общие принципы (презумпция невиновности и т.д.) производство по адмделам максимально упрощено, что позволяет значительно сэкономить служебное время, государственные средства и другие ресурсы. Даже если мы максимально упростим производство по уголовным проступкам, уголовный процесс по своим качественным характеристикам не сравнится по оперативности с административным. Например, исходя из этих соображений, протокол об административном правонарушении оформляется не по всем выявленным административным правонарушениям, а только если есть «подозреваемое» лицо. Кроме того, идея регламентации адмправонарушений в Уголовном кодексе противоречит уголовной политике нашего государства об экономии уголовной репрессии, о чем постоянно забывают отечественные правотворцы. Кроме того, хочу сказать, что не поддерживаю идею создания еще одного кодекса – Кодекса об уголовных проступках – в который предлагается внести часть адмправонарушений, уголовные проступки и преступления небольшой тяжести.
Азамат НУРБОЛАТОВ, президент ОФ «Новый Казахстан – Справедливый Казахстан», кандидат юридических наук
